День семьи...монахов.Сергей Марков.

| Печать |
В СССР были некие эрзацы "женского" и "мужского" дня, к семье отношения не имеющие. И вообще, первоначально большевики стремились семью отменить. Ведь при коммунизме по теории "семья себя изживает". Уступка в сторону семьи – это, по сути, уступка временная и тактическая, в духе НЭПа. Советская культура воспевала не семью, а героев, всю свою жизнь отдавших Революции, Делу, Светлому Будущему.
Демографический кризис в России последних лет созрел благодаря множеству причин, одна из которых – разрушенное при социализме культурное отношение к семье. А сейчас мы ещё попали под нарастающий прессинг постиндустриальной глобализации, которая уже приводит к вымиранию народов постхристианской цивилизации в Европе и США. Ситуация критическая. Зададимся вопросом: а нужен ли вообще некий праздник семьи? Безусловно, нужен. Во многих странах мира издавна существуют праздники, так или иначе прославляющие ценность семьи. То, что такого празднества не было у нас, – тревожный знак. Он свидетельствует об отсутствии культурно осознанного отношения к семье в нашем обществе.

И потому надо было что-то делать: экстренно и разумно. Но – вот беда – как обычно,  ввели новый праздник быстро и непродуманно! По сути, сочинили "праздник семьи… без детей"!
Обратимся к доступной всем русской медиевистике. День памяти Петра и Февронии не был общецерковным и общероссийским не случайно. Наши предки не посмели этот местный муромский праздник вывести за пределы провинциального города.
Вот вкратце история введения народных муромских сказок в церковный контекст. Известный писатель середины XVI века Ермолай-Еразм написал на их основе церковное Житие. Это был заказ митрополита Московского Макария, готовившего местные тексты к Стоглавому собору и составившего знаменитые "Великие Минеи-Четьи". Однако предложенное Житие было митрополитом отвергнуто.
В чём причина, сам митрополит не объяснил, но современные медиевисты указывают на его явное концептуальное несоответствие замыслам митрополита. В тексте Ермолая-Еразма было слишком много от фольклора, далёкого от христианства. Например, как пишет Георгий Федотов, "первая использованная Еразмом тема – народная сказка о Кощее Бессмертном, встречающаяся в фольклоре многих народов. Летающий змей – дьявол – обольщает и сожительствует с женой муромского князя Павла. В ночной беседе с ней он проговаривается, что ему смерть "от Петрова плеча, от Агрикова меча". Пётр, брат князя Павла, добывает Агриков меч (Агрик – герой византийского эпоса) и убивает змея. Тут начинается сказка о Василисе-Премудрой. Заболевший проказой от змиевой крови Пётр посылает искать лекарей, и посланцы его находят в селе Лыскове простую девицу Февронию, которая задаёт и разрешает мудрёные загадки и, в конце концов, исцеляет князя Петра, обещавшего жениться на ней".
Вот такова предыстория создания этой семьи.
Главное же в том, что девица Феврония не бескорыстно, и не за обычную плату (как лекарь) исцелила князя Петра – а с условием женитьбы! Сюжет вполне нормальный для язычески-колдовской практики, но, согласитесь, сомнительный для христиан. Филологи сухо констатируют: "По аналогии с европейскими и русскими фольклорными сказаниями героя излечивает врачевательница, которая таким образом добывает себе мужа (сравни: Тристан и Изольда, Джилетта из Нарбоны в "Декамероне").
Интересно и распределение ролей в этой семье. Опять слово сухой филологической справке: "Традиционно "Повесть о Петре и Февронии" трактуется как прославление гармоничной семейной пары, как высокий пример супружеской верности. Но все эти качества, согласно тексту произведения, справедливо будет отнести только к Февронии: она намечает себе избранника в увеченном князе; она вынуждает пассивного Петра взять её замуж, а когда тот пытается уклониться, то упорно борется за свою любовь; наконец именно Феврония спасает супруга от вышедших из повиновения бояр и, наконец, именно она, а не муж, проходит испытание на верность и в финале "Повести" умирает одновременно с князем, жизнь без которого для неё немыслима. Получается, что главный герой произведения всё же Феврония, а достаточно приглушенный образ Петра оказывается в тени этой яркой фигуры". Добавлю: можно ли здесь говорить о любви, как о мотиве, создавшем эту семью? О любви взаимной?
Второе – даже более важное для нас теперь: у этой супружеской пары не было детей! По крайней мере, о них нигде не говорится. Житие подчёркивает, что последние дни каждый из супругов провёл в монашеском постриге, следовательно, "отрёкся от мирского", включая все родственные связи! Как такая история может стать основой для "праздника семьи"?
Правда, по-своему "романтично" выглядит последний сюжет о Петре и Февронии: они умерли в один день, а после захоронения в разных гробах, чудом оказались соединёнными…в одном гробе, сдвоенном, который сами же приготовили заранее! По православным критериям это означает, что они неискренне постриглись в монахи, если так желали посмертно соединиться.
"Романтика" здесь налицо, аж мурашки по коже бегут… но при чём тут христианство? Это "чудо" вполне сказочное, фольклорное, языческое по форме и по духу. И становится понятно, почему умудрённый и политически прозорливый митрополит Макарий не пожелал ввести "муромские сказки" в церковный канон, а почитание Петра и Февронии вывести из ранга "местночтимых святых".
В чём же причина столь странного возвращения в веке ХХ к этому фольклору? Причина – в насущной необходимости найти обновлённую "формулу семьи" для современной России. Но проблемы, мешающие этому, очень глубоки. О них писал ещё Георгий Федотов – выдающийся исследователь русского национального характера и особенностей русской святости, автор знаменитой книги "Святые Древней Руси". Он подвёл горький итог.
Идеалом святости на Руси всегда был инок, иначе говоря, человек, сознательно разорвавший семейные узы. Святых мирян или белых (женатых) священников был минимум. Христианство в его византийской интерпретации, полученное Русью в IX-X веках, семью не ценило, а скорее терпело. Апокалиптическая перспектива ставила именно монаха в качестве нормы жизни, а если это было мало достижимо на практике, то хотя бы в качестве идеала в культе.
Найти в средневековой православной традиции "оправдание семьи" – дело нелёгкое. По сути, для этого необходимо "переформатирование" всей идеологии и психологии. Вот такую "перезагрузку" попытались сделать современные политтехнологи. И обратились за помощью к епископам и монахам, которые столетиями культивировали идеал иночества…
Им можно только посочувствовать, ведь и православная, и католическая культурные традиции – монахоцентричны. В католичестве при этом целибат обязателен даже и для священства. Да, там есть культ "Святого Семейства", иконы и картины с изображением ребёнка Иисуса рядом с Марией и Иосифом. Но подчёркивается, что Иосиф – лишь "Обручник", а не муж. Иисус, как все знают, – "не его ребёнок".
Но всё-таки даже такого "культурного кода" византийское православие не знает, и даже эту иконографию не позволило широко внедрить у себя. Концентрация на монашеском идеале не дала и новой, и новейшей русской культуре выработать образ отца, ласкающего своего ребёнка. Для нас это "прерогатива Мадонны" или "удел Богоматери". И, тем более, нет у нас иконографии (и литературы) тихих семейных радостей, какие развиты в странах Востока. Иначе говоря, официальная культура вывела семью (мужа, жену и ребёнка) и большую семью (с двумя-тремя поколениями живущих вместе дедушек, бабушек, сынов, дочерей, внуков и внучек) за свои границы. А реалии, выведенные из светового поля окультуривания, постепенно дичают.
Исследователи "сексуальной революции" ХХ века давно поняли, что протестная энергия была накоплена в недрах монашески ориентированных культур с их антиэротизмом и антисемейностью. Крайность породила крайность.
И нам теперь, чтобы вывести страну из демографического кризиса, предстоит нелёгкий труд в поисках культурно обоснованного и проверенного временем "оправдания семьи".
Первый блин получился комом. Поторопились дать альтернативу будто бы католическому, а на поверку языческому "Дню святого Валентина". Не провели историко-филологических исследований и консультаций со специалистами.
Теперь задорная молодёжь, скорее всего, будет прикалываться на тему "сдвоенного гроба", а растерянные россияне спрашивать друг друга на ушко: а были ли дети в этой фольклорной муромской семье? Была ли любовь? И на кого сейчас охотится Кощей Бессмертный?