Пять лет назад в Полтаве освящали церковь во имя преподобного Серафима Саровского. Она - предвестница большого кафедрального собора, который планируется построить в городском микрорайоне Сады. Рождение, как событие, всегда радостно для бытия, является его продолжением и умножением. Тем более, если речь идет о рождении храма, уголка неба на земле.
Приготовление к освящению храма началось за несколько дней, а в день предшествующий и совсем было суетно-хлопотно. Когда на улице стало совсем темно, на колокольне загорелся синий прожектор, освещая ее изнутри, отчего она стала похожа на фонарь маяка. Работы продолжались при лампах и фонарях. Воодушевление, приподнятое настроение, радость приготовления была у всех на лицах. Особенно усердствовали женщины, будущие прихожанки - мироносицы.
Я стоял и молился в этом прекрасно сложенном деревянном храме, в это прекрасное новое время, при этих таких же прекрасных новых людях, в основном женщинах, но мысли мои были в прошлом. Пред моим мысленным взором проходили храмы Полтавщины советского периода, которые мне доводилось видеть, в которых мне доводилось молиться и служить. В основном это были хаты, молитвенные дома, как их называли тогда, дабы, хоть чем-то отличить от простого жилища. Они, мазанные, глинобитные, деревянные кое-где еще остаются, как памятники тому печальному безвременью.
Отец Федор служил в восьмидесятые годы в селе Поливяном, Семеновского района. У него храм - одно только название, авангардный. Хату с соломенной "стрiхою" под церковь предоставила сама старостиха, смелая женщина, не побоявшаяся угроз властей, предупреждавших, что если она даст хату под молитвенный дом, то и огород у нее отрежут, и пенсию отнимут. Молитвенный дом разделен на две половины, причем в одной половине она продолжает жить, а через сени оборудована и сама церковь. В холодные долгие зимы старостиха забирала из сарая козу в сени. И вот, в воскресенье и праздники люди собираются на службу, а в сенях их встречает коза, деловито и тревожно рассматривает и провожает своим ясным взглядом всякого входящего. Приветствует по-своему.
В этих молитвенных домах абсолютное большинство прихожан составляли женщины, причем пожилые. Блаженной памяти митрополит Черниговский Антоний (Вакарик) в проповеди как-то тепло, по-семейному, сказал: "Все у вас в церкві прекрасно, ікони хороші, рушники на них красиво вишиті, но главне сокровище храму, - обращается к старушкам, – це ви, мої дорогенькі!"
***
Старостиха из села Лысенки Кобеляцкого района - живая, подвижная старушка, фронтовичка. Как она рассказывала о себе, "раньше я воевала за Родину, а теперь я воюю за Бога. У меня вся жизнь война!" Перед Пасхой, вдвоем с батюшкой, обносят вокруг церкви плащаницу. Священник впереди, она за ним, сзади. Людей нет, не пришел никто. Не ходят. Старостиха, дабы привнести в это скорбное шествие благолепный элемент богослужения, еще и "Святый Боже" поет, старается. Умилительная, в общем-то, сцена, но еще более трагичная…
В нашей Русской Церкви чина диаконисс никогда не существовало. Единственный случай, когда митрополит Филарет Московский благословил на такое служение Маргариту Тучкову. Интересно, однако, что переписка со знаменитым миссионером о. Макарием относительно диаконисс повлияла и на самого митрополита Филарета; он пошел даже далее, чем алтайский архимандрит. В том же 1840 г. митрополит посвятил настоятельницу Спасо-Бородинского монастыря Марию (Маргариту Михайловну Тучкову) в сан игуменьи по чину диаконисс с троекратным возглашением слов "повели", "повелите" и "аксиос" (см.: Троицкий С.В. Диакониссы православной Церкви. СПб., 1912. С. 294).
В Правилах Православной Церкви чин диаконисс изначально присутствовал. Из богословско-литургического словаря "Настольной книги священнослужителя" мы узнаем: "Институт диаконис возник во времена апостолов, так как исполнение обязанностей диакона мужчинами во многих случаях было сопряжено с неудобствами, особенно при Крещении. Диакониссы оглашали готовящихся ко Крещению женщин, т.е. наставляли в истинах христианской веры. В Апостольских постановлениях 4 века сохранились остатки очень древнего чина посвящения в диакониссы. Таким образом, они причислялись к клиру – священству через рукоположение. Об этом гласит 19-е правило первого Вселенского Собора. Историк Матвей Властарь (14-й век) свидетельствует, что во время рукоположения епископ, сняв омофор, возлагал на шею диакониссы диаконский орарь, который она носила двумя концами вперёд. Причащались диакониссы после диаконов, приняв чашу из рук епископа, они сами ставили её на престол". Так что, исходя из всего этого, не будем спешить осуждать западные споры о женском священстве, не зная исторической ретроспективы и, может быть, своей перспективы.
У нас очень узкое понимание священства. По нашим представлениям, священник - это поп в ризах со строгим, свирепым лицом, с кадилом, с кропилом, что-то постоянно там кропит, крестит, святит. Но женщины, защищавшие свою святыню, свои храмы, уже священнодействовали в самом высоком и прямом смысле этого слова. Они - священницы. Смелое, конечно, определение, но близкое к истине.
И вот, память, память… В советский период нашей истории женщины, защищая храмы, творили чудеса стойкости. Показывая образцы личного или коллективного мужества на уровне древнехристианских диаконисс - мучениц и равноапостольных. Они в большинстве своём, в отличие от мужчин, достойно выдержали экзамен на прочность веры. Это они, возложив на себя икону, ложились под колёса машин, когда отряд милиционеров и комсомольцев-громил, озверевших от сладкого хмеля разрушения, по указу властей, хотел уже вывозить иконы из храмов Почаевской лавры. Это они в 20-е годы в Гребёнке, когда власть решила закрыть местный храм, ночевали в нём, забаррикадировавшись скамейками, стульями, вооружившись табуретками, кочергами, макогонами, выдерживали сколько могли осаду громил-разрушителей. А кочерга в женских руках - оружие грозное... Это всё они - женщины. Дочери света, Дочери вечности. Да будет память их в род и род, и в Книге Живых их имена записаны.
Свои мысли хочу проиллюстрировать примеров нашего местечкового кременчугско-черкасского движения "мелановцев". Последователи "мамы Мелании" имеются в Кременчугском, Глобинском, Ирклиевском и Александрийском районах. В Градижске в 60-х годах, во время массового закрытия церквей, жила одна благочестивая женщина по имени Мелания.Коммунисты храмы закрыли, но дух не угасили. На месте ликвидированной церковной общины возникла община мамы Мелании, как величали ее приверженцы. Состояла она в основном из женщин, прихожанок закрытой церкви, которые собирались на чтения в обычном доме. Церкви нет, батюшки нет, службы нет, ну, кажется, все – конец религии! В большинстве городов и сел нашей Полтавщины так оно и случилось, женщины-прихожанки, лишившись церкви и священника, не имея мистической одаренности делать какие-то духовные шаги самостоятельно, осели по домам, и их мир, их вера, их религия, казалось, умерли вместе с ними. Но не тут-то было! Благодаря религиозному гению простой, неграмотной, но вдохновенной сельской женщины по хатам стали собираться собрания, стали читаться акафисты, распеваться духовные канты-псалмы, стали вариться ультрапостные обеды, в духе и настроении того апокалиптического в сознании людей времени и "мамы": даже без постного масла. Начали съезжаться женщины, да и мужчины (гораздо в меньшем числе) из других мест и районов. Одним словом, они построили, устроили свой мир. Каков он, прекрасный или ужасный, одному Богу судить. Мелания учила людей, как креститься, как молиться, какие читать акафисты, на какую потребу какого угодника Божия призывать.
Все казалось, на православный взгляд, прекрасно. Но, дорогой читатель, совершенно прекрасного в нынешней земной жизни не бывает. Эта жизнь есть не рай, а изгнание из рая. К чисто православному учению начали примешиваться "хымороды" - личные откровения мамы Мелании. С ее смертью они начали приобретать религиозную, культовую окраску и реальность. "Ее видения начали переходить в привидения…".
Когда в 90-х начали открываться храмы, общины "мелановцев" влились в новоучрежденные приходы официальной православной Церкви, как было, например, в соседнем с Кременчугом Светловодске. Влились, но не растворились. Или нет, вернее, правдивее будет сказать, что из общин "мелановцев" и составлялись первоначально "двадцатки" и они, эти люди, в основном бабки, как самые активные, и хлопотали об открытии храмов. Когда приходы стали на ноги, окрепли, построились храмы, приобрелись машины, батюшки, не обладая широтой историко-религиозной ретро- и перспективы, задались целью делать из прихожан "один народ и одно царство". Начались гонения на "мелановцев" - отлучения от исповеди, от причастия, от "мырування" (помазания освященным маслом) и от Креста. Причем в Светловодске и Павлыше из уст властных священников прозвучали "исторические" фразы об отлучении: "Хто буде ходіть на обіди мелановців і їсти там у них їхній кислий борщ, не засмажений і без олії, тому да буде – анафема!".
Помню, через пару дней некоторые из бабок-"мелановок" сидели у меня дома, плача и рассказывая о происшедшем отлучении. Я, как мог, утешал их, даже шутя своим плоскими шутками: "Чого ви плачете? Не плачте, ви тепер великі iсторічні лічності, як Пугачов чи Лев Толстой, понімаєте...". Мой плоский юмор остался непонятым. Да куда тем бедным простым женщинам было осознать свою "масштабность". Они то и дело переспрашивали и горевали о том, как будут жить далее без исповеди и причастия. У них было одно на уме – "мырование", исповедь, причастие… Но и забыть Меланию, навсегда отречься от нее, они тоже не хотели. Я заикнулся осторожно, что, понимаете, мол, секта образовалась, так нельзя, как сразу почувствовал, что наступил на больную мозоль. Посыпался шквал речей: "Что мы за маму Меланию, мы ей до смерти будем верны… отказаться от нее - это отказаться от Бога! Видения от Бога у нее… Она знала истину!"
Есть мифы, которые мы должны оставить, и вопросы, которые нужно оставлять открытыми. И вот почему. Никто из таких инициативных прихожан, только лишь благодаря прещению, неблагословению, так просто не покается, не откажется и не оставит своего заблуждения. Стояние за свою истину - подвиг их жизни. Бог - в многообразии форм бытия.
И вот еще случаи из прошлой жизни…
В Андрияшевском сельском клубе, еще старом, вечером в окнах ярко горит свет. Уже провели. Директор Андрияшевской средней школы Скиба делает объявление, дабы вечером в сельский клуб собрались пенсионеры и он, директор школы, будет пред ними держать интересную речь. Настал вечер, зал полон собравшихся баб, несколько дедов пришли тоже. Слышен приглушенный говор многих голосов. Скиба держит такую речь: "Так как церковь есть вредный пережиток прошлого, ее необходимо закрыть, а для того, чтобы вы не скучали, мы для вас будем составлять культурную программу - школьницы и школьники каждое воскресенье будут выступать пред нами, читать вам стихотворенья, петь песни и плясать…". Бабы сидят, молчат, боятся что-либо возразить. Время всевластия советской власти. Трусливо-подобострастно друг на друга поглядывают, будто бы уже и согласны. Но тут в средних рядах поднимается шум, гам, ропот. Что такое? Это Ульяна Гнатова (жена деда Гната), так ее звали у нас на кутку, разошлась. "Нашо нам здались ваші танцульки і вашi стішки. Нам, старим людям, нужна церква! Не нужні нам ваші танцюльки!" Это был голос пророчицы Деворы из Библии. За ней загудел и поднялся протестом весь зал, все бабы и деды. Голос одной, но смелой женщины провалил директорский умысел мирно решить сложный вопрос ликвидации общины.
Но все-таки силы были неравными. В конце концов, в Сумах было дано разрешение на закрытие церкви. Разбор внутреннего убранства храма проводился продуманно, с размахом, как форма наглядной атеистической агитации, при собрании школьников и всех желающих поглазеть жителей села. Скиба заехал на лошадях внутрь храма, сам полез вверх по лестнице, возле креста зацепил иконостас, повалил наземь и начал волочить к выходу, и далее вытаскивать из храма на улицу. Собравшийся оплакивать разборку церкви гурт баб, говорил ему с предостережением: "Смотри, як поволок ти іконостас, так и тебе може волочить. Дивись, Бог не б’є вилами, но небесними силами!" Что после в точности и сбылось. Попал на переезде на своем автомобиле под поезд…
Дальше заехали подводами в церковь и давай грузить иконы. Бросают на воз кое-как, чтобы разбилось побольше. В андрияшевской церкви стояла очень красивая украинская Покрова, в большом киоте, вся ажурно убрана внутри фольгой. Баба Мария Шолудьчиха смотрит острым глазом на уже разбираемую церковь. Вдруг, движок-прыжок, ухватила образ и бежать с ним из церкви. Как после вспоминала она, "в тот момент я была прудка, як горна коза". Скиба погнался за ней. Она вскочила в улочку, что ведет на Шингури (уголок села), и бежать. Директор за ней. Она видит, что погоня не отстает, а он молодой, догонит, за углом прыгнула в заросли дерезы и бурьяна и там затаилась. Скиба пробежал мимо…
Маленькое село Перекоповка, расположенное на живописных берегах все той же Сулы. Начало 80-х. Брежнев ещё живой. В селе есть клуб, школа, но есть также и церковь, в сосновом лесу за селом. Церковь – это хата. Деревянная, мазанная, кривобокая, не имеющая, по советским законам, права на жизнь. Но живёт, и власти ее терпят. Ждут смерти последних религиозных старух, а они как на зло, долго живут. Здание церкви-хаты начинает рушиться от ветхости, валится, того гляди рухнет и придавит последних обитателей.
Старостиха сама похожа на церковь - древняя старушка, сгорбленная, седая, но брови чёрные, а на лице мольба (я её хорошо помню: будучи хлопцем, еще школьником, ходил в ту церковь из своего села пешком). Власти, скрепя сердце, разрешают ремонт. Разрешается поменять прогнившие балки, подровнять бока церкви-старушке, чтоб не кособочилась. И всё. И ничуть больше. Боже упаси расширить, или больше окон сделать или высоту добавить.
Но лиха беда начало - старостиха даёт клич и ремонт начинается. Старушки "на общу пользу" несли свои пенсии, да и те сельчане, кто не ходит в церковь, всё равно деньги жертвовали. Тогда еще за пенсионные деньги можно было что-то строить. Работа кипит: балки поменяли, крышу перекрыли, окон добавили. Чтобы рёбрами деревянными храм не светил, обложили его кирпичом, и под конец думают: что это за церковь наша такая, что купола нет, так что в довершение своего преступления против научного атеизма сделали и поставили на храм купол. Ремонт прошёл успешно – храм стоит за селом, власти его не видят, до райцентра далеко. Весной начали и за лето закончили.
Осенью из отдела идеологии райисполкома являются на место несколько официальных "лиц". Руки, не знающие физического труда, держат устрашающие портфели и папки, подходят и обнаруживают полнейшее попрание своиих безбожных инструкций. Церковь подросла, более того - обложена кирпичом. И купол! Откуда он появился? Кто допустил, кто позволил?
Старостиха, встречавшая и сопровождавшая комиссию, видя меняющиеся выражения официальных лиц, поняла: сейчас будет допрос. Своё умное лицо поменяла враз на глупое и приготовилась, затаилась.
- Так, назовите фамилии и имена тех сельских жителей, кто монтировал купол на церковь.
- Я сама його зробила!
- Как сама?
- Та так, взяла молоток и склепала. Я на стройці робила одно врем’я, на висилці.
- Так, ладно. А кто поставил купол?
- Я сама поставила. Налигачем (веревкой) отим, шо корову пасу, залигала й стягла.
Старостиха, видя, что премного переврала, для приличия и вида правдоподобности добавила: "…разом з бабами". И еще добавила: "Церковними!"
Комиссия поняла, что бабка издевается, во гневе затопала ногами:
- Вон отсюда, чтоб духа твоего здесь не было!
И прогнали её с глаз. И таких примеров множество, если описать: всему миру не вместить пишемых книг. Безвестные подвижницы-мироносицы…Дочери Света.
Апостол Петр писал: "Вы народ избранный, царственное священство, народ святый, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенство". Эти слова и относятся именно к ним, к тому множеству безвестных стариц, вынесших на себе гнёт воинствующего безбожия, сохранявших, содержащих на свои скудные средства храмы и передавших их нам, сегодняшним. Многие из них, почти все, своими крутыми тропинками ушли в небо к своему Господу, Которому в своей жизни служили, к Матери Божией и всем святым, к Церкви Небесной торжествующей.И подчас сварливы были и говорливы, и за словом в карман не лезли, временами назойливы и надоедливы, но не отступили, не предали своего Господа и Спасителя. И их, Дочерей Света, защищавших и сохранявших святые храмы, в новый день, новых храмовых торжеств, когда над землею несется новый звон, звучит новая молитва, поются новые песнопения, - стоит вспомнить, и им поклониться земно.
Ведь воспоминание о прошлом – формирует будущее…
И вот Анна Андреевна Ахматова о женщинах сказала, как никто другой:
И праведник шёл за посланником Бога,
Огромный и светлый по чёрной горе,
Но громко жене говорила тревога:
Не поздно, ты можешь ещё посмотреть
На красные башни родного Содома,
На площадь, где пела, на двор, где пряла,
На окна пустые высокого дома,
Где милому мужу детей родила.
Взглянула – и скованы смертною болью
Глаза её больше смотреть не могли,
И сделалось тело прозрачною солью
И быстрые ноги к земле приросли…
Кто женщину эту оплакивать будет?
Не меньшей ли мнится она из утрат?
Лишь сердце моё никогда не забудет
Отдавшую жизнь за единственный взгляд…
(Лотова жена)
Огромный и светлый по чёрной горе,
Но громко жене говорила тревога:
Не поздно, ты можешь ещё посмотреть
На красные башни родного Содома,
На площадь, где пела, на двор, где пряла,
На окна пустые высокого дома,
Где милому мужу детей родила.
Взглянула – и скованы смертною болью
Глаза её больше смотреть не могли,
И сделалось тело прозрачною солью
И быстрые ноги к земле приросли…
Кто женщину эту оплакивать будет?
Не меньшей ли мнится она из утрат?
Лишь сердце моё никогда не забудет
Отдавшую жизнь за единственный взгляд…
(Лотова жена)